Милиционер - представитель Советской власти, а власть можно
дискредитировать не только непотребным поведением, но и своей
серостью...
- Ты у нас больно ясный! - кричал все тот же голос из угла зала.-
Пасюк в твоей бригаде работает, ты бы его и подтягивал к себе!
- И подтяну! А ты хочешь говорить - выходи на трибуну и говори, а
оратора не смей перебивать...
- 0-ра-тор! - засмеялись несколько человек.
Но Жеглова с толку не собьешь.
- Вот ты, Сапегин, смеешься, а сам на политзанятиях заявил, что
помнишь Антарктиду потому, что в этом государстве нет столицы! В твоей
зоне планетарий находится, люди поглядеть его за пять тысяч километров
приезжают. Ты же семь раз на дню мимо таскаешься, а ведь в нем наверняка
ни разу и не был, а?
Все дружно захохотали. Сапегин, растерянно качая головой, говорил:
- Ну не был, схожу еще. Я вокруг планетария не под ручку
прогуливаюсь...
- ...Нам надо всем развивать культуру в себе, и самые верные пути для
этого - учеба, чтение книг, участие в художественной самодеятельности. В
сентябре был общегарнизонный смотр, а начальники десятого и сорок
второго отделений милиции не отпустили своих сотрудников на него. Как
это нам понимать?
Особенно оживленно загомонили девушки. Жеглов успокаивающе поднял
руку и закончил:
- Владимир Ильич Ленин сказал, что машина советской администрации
должна работать аккуратно, честно, быстро. И если к нашей честности
приложить необходимое образование, то мы все обязательно будем успешно
работать - аккуратно и быстро!..
И под единодушные аплодисменты закончил свою речь.
Потом поднялся Мамыкин:
- Товарищи, многие или, может, некоторые посчитают неважным, что я
скажу, но я думаю, это очень важное дело.- Он остановился на минуту,
попил воды из стакана.Находится у нас немало молодых товарищей, и
комсомольцев в их числе, готовых истратить десятки рублей на мороженое,
папиросы и конфеты. Эти транжиры забывают, что оклад в 478 рублей не
бесконечен, и потом они бегают занимать у сослуживцев на обед. Не к лицу
это работнику милиции! - закончил он под общий смех и аплодисменты.
После Мамыкина говорили еще часа полтора, в маленьком зале уже дышать
стало нечем - стекла запотели, и по ним сочились тоненькие струйки.
Потом полковник Карасев вручил сержанту Маше Колесниковой ценный
подарок начальника Управления милиции - отрез бостона - за то, что она
одна задержала двух вооруженных грабителей.
И началось голосование. Орали до хрипоты, добиваясь одних и отводя
кандидатуры других, жалобными голосами отбивались самоотводчики, список
все рос, и только я не участвовал в этой сумятице - они все друг друга
хорошо знали, а я их видел всех вместе впервые.
Перед подсчетом голосов объявили перерыв. Я сказал Варе:
- Варь, я тебя провожу?
Она кивнула, но в этот момент подошел Жеглов и, улыбаясь, заявил:
- Варвара, придется мне вас разлучить...
- Это почему еще? - набычился я.
Жеглов подмигнул:
- По делишку нам с тобой сейчас надо сбегать...
Я повернулся к Варе:
- Я позвоню?
- Да. Будь здоров.- И ушла в зал.
А мы пошли с Жегловым к себе в кабинет, и он все посматривал на часы,
будто боялся опоздать куда-то. Набрал номер телефона и говорил как-то
странно:
- Это ты?.. Ага, привет... Хорошо... Как договорились... Все, буду...
Он взглянул на меня, засмеялся:
- Ну что, орел, сопишь? Недоволен мною?
Я пожал плечами.
- Слушай, Шарапов, а как же ты с Варей разговариваешь? Из тебя же
слова за деньги тянуть приходиться.
- Ничего, как-нибудь без твоего краснобайства обойдусь...
- Да ты не сердись! Оторвал я тебя, конечно, от Варвары, но сам
знаешь: "первым делом, первым делом самолеты..."
10 октября 1945 года в Октябрьском зале Дома Союзов состоится 34-й тираж
Государственного займа 2-й пятилетки, выпуска четвертого года.
Объявление
Мы вышли с Петровки около девяти вечера, и ночь, разжиженная желтыми тусклыми
огнями на бульварах, непроницаемо расползлась по окрестным переулкам. Накрапывал
мелкий дождь, ветер с грохотом рвал на крышах отставшие листы толя и жести, и мы
зябко кутались в свои тощие плащи. С Каретного вышли на Колобовский, спустились
к цирку, перепрыгнули через забор огромного недостроенного дома, мрачно
темневшего провалами оконных проемов. В этом здании должен был разместиться не
то какой-то новый театр, не то новый цирк, но из-за войны стройку забросили, не
успев положить кровлю, и время обошлось с ним не хуже, чем хорошая бомбежка. Мне
это здание сильно напоминало развороченный собор святого Николая в Берлине, в
котором немцы установили противотанковую батарею, и мы их выкуривали оттуда
просто мучительно - долбили храм прямой наводкой.
Эту заброшенную стройку тоже будто брали приступом - повсюду были
навалены груды битого кирпича, дыбились катушки старых кабельных
барабанов, надолбами торчали треснувшие бетонные балки. Мы присели с
Жегловым на перевернутый ящик, и я спросил его:
- А кого мы тут ждем?
- Знающих людей...- коротко сказал Жеглов, и мне в темноте
показалось, будто он усмехается.
- Они нас тут в темноте не углядят, твои знающие люди.
- Я их сам угляжу,- хмыкнул Жеглов.
- Но ведь...- собрался я пуститься в обсуждение, но Жеглов положил
мне руку на плечо и шепнул:
- Давай помолчим. Так лучше будет...
И мы с ним молчали. Довольно долго. Пока я вдруг не услышал шорох -
сыпались обломки под ногами, шаркали подметки по мусору. Я толкнул
Жеглова в бок - идут!
Глаза мои уже привыкли к темноте, и я увидел, как Жеглов вытянул шею,
тщательно прислушиваясь, и осталось у меня слабое утешение - со слухом у
меня лучше, чем у него. В черном сумраке я увидел силуэт человека.
Жеглов еле слышно присвистнул два раза: "фью-фью!" И тот ему ответил так
же. Жеглов мне сказал:
- Подожди меня тут...
Он неслышно скользнул в темноте к знающему человеку, и мне тоже было
на него любопытно взглянуть, но у Жеглова были, по-видимому, в этом
смысле другие планы.
Тихо здесь было, за забором. Из-за домов проникал сюда отсвет
фонарей, с улицы доносился дребезг колес на разбитой мостовой. И в
слабом отсвете я видел четкие фигуры Жеглова и его знающего человека,
будто вырезанные из черной бумаги, как это очень ловко делал в фойе
"Урана" инвалид всем желающим за рубль: вырезали и забыли наклеить на
картон, и от этого они все время в разговоре шевелили руками,
наклонялись друг к другу, и мне казалось, что они играют в китайский
бокс - потычут пальцами, побарахтаются, разойдутся и снова бросаются в
бессильную атаку.
Потом этот человек быстро и незаметно исчез, а Жеглов свистнул и
помахал мне рукой. Я подошел и, хотя мне очень хотелось узнать, что
сказал знающий человек, спрашивать все-таки не стал - Жеглов ведь не
хотел, чтобы я слышал их разговор, будто я посторонний и мог кому-то
растрепаться.
Мы вышли на Цветной бульвар, и я подумал о том, как мы все время
неотвратимо крутимся вокруг места, где убили Васю Векшина; что бы ни
происходило, мы так или иначе выходили сюда, и я не мог понять,
случайность это или есть какой-то тайный смысл в том, что мы снова и
снова попадаем на Цветной.
Перешли мы через трамвайную линию и отправились в глубь Сухаревского
переулка.
Жеглов покосился на меня и спросил:
- Ты чего надулся, как мышь на крупу?
- Я? Ничего я не надулся! Это тебе показалось...
- Ха, показалось! А то я не вижу.
- А если видишь, то чего спрашиваешь?
- Ох, Шарапов, беда мне с тобой - сколько же еще тебя надо будет
учить? Со временем ты уразумеешь, что оперативная работа требует доверия
собеседников, спокойствия в разговоре, что всякий третий гораздо более
лишний, чем в любви!
- Зачем же ты меня с собой взял? Чтобы с места на место не скучно
было ходить?
Жеглов весело засмеялся:
- Как зачем? А если мой собеседничек захочет меня ножиком потрогать?
Они ведь люди ужасно грубые и нервные...
И я так и не понял, всерьез говорит Глеб или шутит, потому что он
оставил меня неожиданно в какой-то подворотне, пробормотав:
- Одну минутку...- И постучал в окно бельэтажа - "тук-тук". И еще три
раза подряд - "тук-тук-тук". В окне погас свет, мелькнуло чье-то лицо за
стеклом, приплюснулось блином и исчезло. Жеглов пошел во двор, сказав
мне:
- Ты тут на лавочке посиди пока...
Всклокоченная старуха прошагала от дверей к сараям, в тени которых
пристроился Жеглов, и что-то они там долго бурчали промеж себя, и
старуха рокотала, как мотор на больших оборотах, и Жеглов ее укрощал все
время:
- Понятно, понятно... Бабаня, не определяйте голосом... Тише... Да не
гудите вы так!..
Потом мы поднялись по Сухаревскому, пересекли Сретенку и через Даев
переулок начали петлять по проходным дворам, по каким-то задворкам вышли
на Ананьевский.
Я не выдержал и спросил:
- Ну что?
- А ничего! - беззаботно сказал Жеглов.- Не знают они ни хрена...
И здесь с кем-то разговаривал Жеглов в подъезде, и лица этого мужика
я тоже не видел. В троллейбусе проехали по Мещанке и сошли на
Капельском, и тут возобновился наш головокружительный обход по
бесчисленным проходным дворам, тупикам, по баракам, старым покосившимся
домишкам, и только по своей военной привычке ориентироваться в
направлении я смекал, что мы постепенно смещаемся к Каланчовке, к трем
вокзалам.
Было, наверное, уже около полуночи, когда весело насвистывающий
Жеглов спустился с чердака шестиэтажного дома около железнодорожной
насыпи у Ленинградского вокзала. Он подталкивал перед собой невероятно
чумазого парнишку и говорил ему:
- Ты, Рублик, не шелапутничай больше - иди и скажи, что от меня, там
примут, а я завтра позвоню обязательно, все будет в порядочке. Усек?
- Усек,- хрипло сказал парнишка.- Не наврете, гражданин Жеглов?
- Хамский ты шкет, Рублик. Ты разве от кого слышал, чтобы Жеглов
врал? Беги, пока не передумал. Брысь!
И парень побежал в сторону вокзалов, а Жеглов хлопнул меня ладонью по
спине и сказал:
- Все, можем идти спать. Петя Ручечник завтра будет в Большом
театре...
Я действительно очень удивился и спросил Жеглова, не скрывая
восхищения:
- Ну ты и даешь! А откуда узнал?
- От верблюда! - находчиво сказал Жеглов и потащил меня к трамвайной
остановке.
К СВЕДЕНИЮ ГРАЖДАН ГОРОДА МОСКВЫ
С 16 октября 1945 года будут выдаваться талоны на приобретение керосина.
Керосин выдается всему населению города по 2 литра на человека. Выдача талонов
будет производиться по месту получения основных продовольственных карточек
через уполномоченных карточных бюро учреждений.
Продажа керосина в нефтелавках начинается 17 октября с. г. Срок действия
талонов - до 1 ноября 1945 года.
Зав. Мосгорторготделом Филиппов
Извещение Московского городского отдела торговли
Я подписал кадровичке пропуск на выход и взглянул на часы: половина первого.
День проходил в трудах праведных, но совершенно без толку. По списку,
который мы составили со следователем Панковым, я вызывал и допрашивал
сослуживцев Груздева и Ларисы, и все это было довольно нудно, хотя бы
потому, что я не знал толком, о чем их спрашивать. "Что вы можете
сказать о нем как о человеке?", "Какой он работник?", "Известно ли вам
что-либо об их взаимоотношениях?" - глупости какие-то. Груздев ведь при
всех условиях не был этим самым... Синей Бородой...
Как там ни расспрашивай, убил-то он впервые и вряд ли советовался об
этом с сослуживцами или делился с ними своими переживаниями. А уж о
