Что значит «быть хорошей матерью» в современном мире?

Корреспондент Русской службы Би-би-си Нина Назарова обсудила с исследовательницей, что в современном обществе подразумевается под «хорошей матерью», из чего складывается репродуктивный выбор и почему в материнских сообществах в интернете много агрессии.

В конце мая выходит книга социолога, докторантки университета Лондона Анны Шадриной «Дорогие дети: сокращение рождаемости и рост “цены” материнства в XXI веке».
Би-би-си: Какие задачи вы ставили в своем исследовании?

Анна Шадрина: В своей книжке я пыталась посмотреть, что из себя представляет современный стандарт «хорошей матери». Для этого я проследила, как материнская идеология менялась от десятилетия к десятилетию последние сто лет.

От момента, когда материнская забота преимущественно связывалась с выхаживанием и важным считалось обращаться к правилам гигиены, чтобы бороться с высокой детской смертностью, до сегодняшнего момента, когда материнство включает в себя вообще все на свете.

Учитывая, что в России и других постсоветских странах государства сокращают социальную поддержку семей и одновременно крайне высок уровень разводов, многие матери фактически остаются в одиночестве со всеми этими проблемами и с новыми стандартами материнства.

Би-би-си: Получается, в нынешнюю эпоху быть матерью сложнее всего?

А. Ш.: Не совсем: я говорю о том, как усложняются и умножаются задачи и функции, но я не утверждаю, что когда-то материнство было легкой работой. Для крестьянской женщины начала XX века сложность была в одном, для женщины, включенной в глобальный рынок труда в XXI веке, — в другом.

Но я пыталась посмотреть на то, из чего состоит феномен репродуктивного выбора, с которым сталкиваются первые постсоветские поколения. Что это значит — выбирать? Почему многие женщины стали откладывать материнство? Столетиями не откладывали, а потом раз — и в 1990-х стали откладывать.

Би-би-си: И почему?

А. Ш.: Во-первых, требования к матерям становятся все сложнее: сегодня они включают знание психологии и менеджмента, детское раннее развитие. При этом, если речь идет о карьерно-ориентированных женщинах, они имеют дело с возрастающей конкуренцией на рынке труда.

Добавьте сюда хрупкость брачных союзов и такой важный элемент, как принятие решения. Если женщина до середины XX века начинала заниматься сексом с мужчиной и была здорова, она автоматически в какой-то момент оказывалась беременной и ей не надо было принимать никакого решения, потому что это решение было принято задолго до нее поколениями ее семьи, принято на уровне институций. Женщине не надо было думать, становиться матерью или нет, она становилась ею в любом случае.

Поколениям, которые вошли в репродуктивный возраст в 1990-е, когда в массовый доступ пришла контрацепция, что совпало с распадом СССР и сокращением социальной поддержки, которая позволяла советским женщинам совмещать работу и материнство, нужно размышлять теперь: «А когда? В 20 или 30? А может, сначала закончить магистратуру? А может, сначала посмотреть мир? А я хочу при этом быть замужем?» Обстоятельств много, а готовой формы решения нет — женщина сама должна его принять, отталкиваясь от своей внутренней правды.

Я привожу в книге статистику, что в поколении, которое вошло в репродуктивный возраст в переходный период, ожидается 18% бездетных женщин.
Причем сама фаза откладывания, как показывают некоторые исследовательницы, может быть легитимным способом отказа.

Бездетность до сих пор на постсоветском пространстве стигматизирована, и для многих женщин сказать «Я не хочу быть матерью» равносильно социальному самоубийству. И, по моим ощущениям, откладывание для некоторых женщин тоже может быть способом ухода одновременно и от стигмы, и от выбора в пользу рождения детей.

Би-би-си: Какие факторы наиболее существенны: экономические или психологические?

А. Ш.: Зависит от оптики, которую мы используем. Есть оптика социологии, и она смотрит на то, грубо говоря, как в обществе распределяются деньги.
Есть психологическая оптика, которая смотрит на внутренние процессы человека. Но вообще-то многие психологические проблемы связаны с экономикой.

Так, например, сегодня часто говорят о новых трудностях, которые раньше не были артикулированы, таких как депрессия или тревожность. Часто и то и другое связано с тем, что мир становится все более хрупким и нестабильным.

Например, я пишу диссертацию в университете Лондона и каждый день общаюсь с людьми, которые накануне защиты думают, где они получат работу, и ответ, который часто лежит на поверхности, — нигде. Не потому что люди пишут плохие диссертации, а потому что мало рабочих мест.

До 1990-го года моя мама с такой проблемой не сталкивалась — не было советской безработицы, но и не было возможности конкурировать за работу, например, в Британии.

Я согласна с социологом Еленой Гаповой, которая говорит, что большинство женщин хотят рожать детей, но они хотят рожать в удобное для себя время в благоприятных обстоятельствах. Для кого-то благоприятные обстоятельства — это мама, способная помочь с внуками, для кого-то — партнерство, для кого-то — возможность не прерывать карьеру. Это сугубо индивидуально.

Но сегодня по сравнению с 1970-ми годами, когда родилось мое поколение, ситуация связана с большими рисками. И если я не получу работу, теоретически я могу закончить на улице и умереть с голоду. Моя мама не могла закончить на улице, а я вполне себе могу.

Би-би-си: Вы пишете в книге, что в СССР роль партнера матери выполняло государство, гарантируя социальные выплаты и обеспечивая доступными детскими садами, а постсоветская Россия эту систему отменила и попыталась спихнуть роль патриарха и кормильца на мужчин, но мужчины при этом ее брать не торопятся. Получается, что роль патриарха сейчас в обществе вакантна?

А. Ш.: Есть книга социолога Дженнифер Утраты «Women Without Men: Single Mothers and Family Change in the New Russia» («Женщины без мужчин: Матери-одиночки и семейная революция в новой России»), которая показывает, что вакантная роль патриарха в постсоветском пространстве подхватывается бабушками.

В частности, ранняя пенсия для женщин в 55 лет выгодна всей государственной системе, потому что женщин готовят к тому, что она рано выйдет из активных социальных ролей и придет в семью своих детей, чтобы нянчить внуков.

Дженнифер Утрата говорит, что на Западе, где бабушки куда меньше включены в заботу о детях, и государство, если это не Швеция, тоже не слишком обеспечивает социальную поддержку, мужчинам некуда деваться, они включаются, и норма вовлеченного отца сильнее. С другой стороны, на Западе не было таких массовых потерь мужского населения во время войны, и это не отразилось так на гендерной идеологии.

В общем, интересно подумать о том, что в России все так гармонично устроено, что если у женщины есть мать, то у нее уже, в общем, есть партнер по воспитанию детей. И интересно пофантазировать, что будет, если западная норма «благополучного старения» придет в Россию и пожилые женщины предпочтут заботиться о себе и путешествовать, — кто останется с матерями? И сможет ли это подтолкнуть мужчин к тому, чтобы включаться в эмоциональную работу?

С одной стороны, хорошо, что бабушки помогают, а с другой, бабушки не способствуют тому, чтобы мужчины участвовали больше.

Би-би-си: Но не способствуют ведь не в силу того, что просто не хотят?

А. Ш.: Да, не потому что не хотят. Они приходят помогать своим дочерям, потому что у многих нет другой альтернативы. Не все могут позволить себе нанять няню, не у всех есть возможность определить детей в детский сад, поэтому бабушки — это необходимость, которая очень пригождается социальной системе.

Норма материнства и «бабушковости» очень сильна в постсоветском мире.

Я сейчас проводила интервью с пожилыми женщинами и выяснила, что для женщины быть бабушкой так же драматически важно, как и материнская идентичность.

Если у женщины в 60 или 70 лет нет внуков, она будет извиняться точно так же, как 30-летняя или 37-летняя постсоветская женщина, у которой нет детей. Она будет все время говорить извиняющимся тоном что-то вроде «Я очень хотела, но вот у меня не получается, но я вот это и вот это предпринимаю». Потому что это очень большая стигма — не быть матерью и не быть бабушкой в нашей части света.

Би-би-си: Получается, что репродуктивное давление, на которое жалуются современные 30-летние, распространяется на тридцать лет вперед?

А. Ш.: Да, и это объясняет, как работает система воспроизводства в постсоветском мире. Когда женщине нужно стать бабушкой, она начинает «прессовать» свою дочку, чтобы та быстрее становилась матерью. Тогда обе смогут избежать стигмы.

Это объясняет, почему юное поколение страдает от репродуктивного принуждения — так матери старшего поколения проявляют заботу и о нас, и о себе. «Ты станешь матерью, а я стану бабушкой, от нас отстанут, я успею помочь тебе с внуками и смогу спокойно умереть, зная, что выполнила свою миссию на земле».

«Просто мать»

Би-би-си: При этом в российском интернете сейчас силен дискурс высмеивания матерей: мол, это такие нелепые женщины, которые говорят на птичьем языке словами вроде «годовасик» и «тугосеря». Как вы как социолог можете это прокомментировать?

А. Ш.: О да, я буквально на прошлой неделе читала гигантский пост популярной блогерши о том, как все мамы в ее окружении сторонятся матерей, которые сидят в песочнице. И там был миллиард комментариев: «Боже, да, я не хочу ассоциироваться с этими ужасными женщинами в засаленных халатах».

Я думала: вот интересно, если все матери дистанцируются от людей в песочнице, кто в песочнице тогда остается? Это тоже связано с классовым вопросом, на мой взгляд.
По сути дела, кто эта метафорическая женщина, от которой отстраняются? Это женщина, которая не включена в капиталистическую систему. Через вот это дистанцирование от песочницы проявляется суть стигматизирующей материнской идеологии.

С одной стороны, женщин изо всех сил поощряют, чтобы они рожали, а с другой, если ты «просто мать», от тебя все остальные будут отворачиваться, потому что ты не производишь ничего обменного. Ты делаешь самую важную работу на земле, выращиваешь нового человека, но поскольку ты не зарабатываешь на этом денег, твой социальный капитал не то, что не растет, он сокращается.

Современный символический капитал материнства очень специфичен. Становясь матерью, женщина получает уважение и поддержку семьи, но в публичном пространстве, как мы видим по примеру с песочницей, материнская работа совсем не престижна. Куда престижнее быть состоявшейся в профессии личностью.

Это было сказано еще в картине «Однажды двадцать лет спустя» 1980 года.

Помните, у героини Гундаревой 11 детей, а ей телеведущий говорит: «Ну, быть матерью это долг любой женщины. А чего вы в жизни добились? Вот ваша одноклассница Лена, например, стала астронавтом».

Сегодня если женщина просто мать, ее будут сторониться. И разве это не странно? Что это за массовый транс, который матерей заставляет унижать других матерей?
Би-би-си: Одновременно кажется, что сами материнские сообщества часто крайне агрессивны, даже если речь идет не о прививках, а о каких-то не слишком существенных вещах. Почему это так и везде ли так?

А. Ш.: У меня есть коллега, которая пишет диссертацию про грудное вскармливание, и, судя по ее рассказам, это везде так. А взглядов миллиард.

Когда в начале прошлого века нужно было отобрать у деревенской женщины ребенка и поместить его в детский сад, чтобы заставить ее пойти на завод, говорилось о том, что социализация в раннем возрасте — это прекрасно. Потом, когда с детскими садами возникли перебои и нужно было, чтобы женщины забрали домой детей, говорилось, что нет, социализация и коллективизация ужасны, мать должна находиться с ребенком до трехлетнего возраста. А почему до трехлетнего? Чтобы не открывать ясельных групп.

Идеология в отношении взращивания детей всегда связана с системой социальной поддержки. Британский социолог Саймон Дункан проводил исследование о том, как женщины, принадлежащие к разным социальным группам, объясняют свой выбор — отдавать ребенка в сад или уходить с работы. Он пришел к выводу, что все зависит от экономики семьи. Если для женщины единственная возможность выжить — это продолжить работу и есть возможность отдать ребенка в сад, она будет рационализировать, что это прекрасно для ребенка, и будет облекать это в термины морального выбора.

Это никогда не про то, что реально хорошо для детей, — потому что дети все разные и не может быть универсального решения. Что в доступе у женщины, то она и защищает.
Возможно, агрессия возникает потому, что, когда вариантов много, всегда остается беспокойство — вдруг выбор неправильный?

Когда я разговаривала для своей книги с матерями, я не встретила ни одну женщину, которая не испытывала бы чувства вины.

Матери всегда сравнивают себя с другими: «Ой, мы, наверное, слишком мало гуляем на открытом воздухе», «Ой, мы поздно заговорили», «Ой мы отстаем от других детей».
Возможно, агрессия — это форма защиты от тревоги, связанной с ответственностью за выбор, который вообще-то ограничен индивидуальными возможностями.

«Язык детских травм»

Би-би-си: Еще одна важная идея книги — что когда нынешнее поколение 30-летних предъявляет родителям претензии за свои психологические детские травмы, они рассуждают изнутри системы, которая их родителям вообще не была знакома, они существовали вне нее.

А. Ш.: Да и дети существовали вне ее. Наша сегодняшняя «детская травма» осмыслена постфактум. Я не пытаюсь сказать, что травмы нет или что не было женщин, которые не травмировали членов своих семей. Мы вообще друг друга травмируем регулярно, любая коммуникация нас как-то меняет. Но с появлением культуры психотерапии травма не только лечится, но и возникает.

Язык психотерапии принимается обществом за должное. Многие помогающие практики, рекламируя свои услуги сегодня, объясняют, «как устроен мир». Но, вообще-то, это язык, на котором говорит неолиберализм. Это идеология капитализма, которая не только объясняет современную личность, но и создает ее.

Сегодня все объясняется в терминах травмы, любой дискомфорт. Любое политическое решение можно легко объяснить благородной целью предотвращения детской травмы. И в контексте тривиальных трактовок психоанализа в травме оказывается виноват один человек — мать.

В русскоязычном пространстве сейчас появляются тексты о том, что если мать не будет 24 часа в сутки эмоционально доступна, то ребенок вырастет ущербным человеком с искалеченной психикой. Используя этот язык детских травм, мы предъявляем претензии нашим матерям за то, что нам сложно выносить рыночную действительность.

Сейчас все социальные институты изменились, стали хрупкими, человеку очень сложно ориентироваться и предвидеть будущее. Я, например, не знаю, что со мной будет через два года. И, конечно, самый легкий путь — сказать, что я переживаю психологическую травму, потому что мама что-то сделала не так. Но моя мама, например, не могла предугадать, что мне придется встраиваться в развитой капитализм, она меня готовила к реальности, в которой была взращена сама.

Пафос моего сообщения в том, что женщины как могли, так и заботились. А сегодня появились новые инструменты контроля и дисциплины, и они постфактум применяются к поколению советских матерей. Несправедливо, на мой взгляд. Подразумевается, что жизнь может быть без боли, что можно взрастить человека, свободного от всякого дискомфорта. Но это утопическая идея.

«Феминистическое материнство»

Би-би-си: При этом к концу книжки все равно складывается ощущение, что материнство в современных условиях — вещь тяжелая и безрадостная.

А. Ш.: Возможно, у вас возникло такое ощущение потому, что в последней главе я говорю про выбор заводить или не заводить ребенка, а выбор — это непростая штука. И я ставила перед собой задачу — максимально сократить свое влияние на выбор тех людей, которые будут мою книгу читать. Я оставила финал открытым и потому близким к жизни: этот выбор каждому и каждой придется делать самостоятельно.

Би-би-си: В качестве некой спасительной альтернативы на последних страницах книги появляется термин «феминистическое материнство». Что это такое и почему вы пишете об этом только вскользь?

А. Ш.: Я не хотела подробно касаться темы практик материнства, чтобы не складывалось ощущение, что я рассказываю женщинам, как им растить детей. Я не имею на это права. Но идея феминистского материнства, как мне кажется, заимствована у Дональда Винникотта с его термином «достаточно хорошая мать». Эта идея возвращения матерям достоинства и ощущения, что они все делают правильно.

Я сейчас вижу много разговоров в социальных сетях на тему «Я достаточно хорошая мать, я делаю все, что могу». Мне видится, что это способ выставления границ между реальной женщиной и токсичным стандартом «хорошей матери».

Невозможно от одного человека требовать всего, как и невозможно конкурировать с людьми из другой социальной группы. Вы смотрели сериал «Большая маленькая ложь»? Там показаны самые-самые успешные матери на планете Земля, и у них тоже есть проблемы. Этот сериал среди прочего демонстрирует, что «хорошей матерью» быть нельзя: чтобы ты ни делала, всегда будет способ себя обвинить, что ты что-то недоделала, отвлеклась на работу, любовь или на что-то еще.

Стандарту «хорошей матери» сопротивляться чрезвычайно сложно, и мне кажется очень важным, что идея «достаточно хорошей матери» объединяет женщин в сочувствии и поддержке друг другу.

news.mail.ru/society/29716673/

Ученые рассказали, почему женщины не стремятся рожать рано

Они не ждут идеального мужчину, все гораздо прозаичнее.

Причиной, по которой женщины откладывают материнство, является социальное положение, а не образование, как принято считать. Исследователи из Оксфорда и Гроннингена в Нидерландах выяснили, что это не совсем так. Работа опубликована в журнале Demography.

В исследовании использовались данные Национальной службы статистики Великобритании о женщинах, рожденных между 1944 и 1967 годом. Ученые анализировали алгоритмы вовлеченности в образование и пытались понять, как оно влияло на репродуктивное поведение. Также сравнивались истории фертильного поведения 2700 женщин-близнецов из самого крупного регистра близнецов в Соединенном Королевстве.

После окончания Второй мировой войны средний возраст первых родов в Европе и США стал больше на 4-5 лет, параллельно увеличивалась и вовлеченность женщин в образование.
Средний возраст его окончания также рос на протяжении всего 20 века, но возраст первых родов менялся вне зависимости от этого.

Например, матери первенцев оставались относительно молодыми и во время беби-бума, но при этом они были более образованными, чем предыдущие поколения.
В 1960-х появились оральные контрацептивы, которые также позволили отсрочивать материнство.

Ученые подсчитали: те, кто родился после 1960 года, откладывали материнство в среднем на 2,7 года по сравнению с теми, кто родился сразу после Второй мировой войны. При этом за каждый дополнительный год обучения после 12 лет, женщины откладывали материнство в среднем на 6 месяцев.

Однако совершенно неожиданно выяснилось, что основное влияние на возраст первых родов оказывала все же семейная история — сочетание социальных, экономических и генетических факторов. Образование было причиной отсрочки всего в 1,5% случаев.

Ведущий автор доктор Феликс Тропф из департамента социологии университета Оксфорда подчеркнул, что семья может оказывать женщине разного рода поддержку — что несомненно может повлиять на ее решение завести ребенка. Кроме того, родственники передают гены, которые определяют репродуктивное поведение. Само по себе образование не оказывает значительного эффекта.

health.mail.ru/news/nazvana_novaya_versiya_pochemu_zhenschiny/

Мировой опыт демографического регулирования

Мужской декрет, штрафы за детей и социальные пособия помогают правительствам разных стран контролировать рождаемость.

Перенаселение планеты и последующая борьба за выживание — один из главных страхов цивилизации на протяжении последних веков. Писатели-антиутописты не раз в мрачных тонах описывали мир, в котором нет контроля за рождаемостью.

Проблема глобальная и, что важнее всего, насущная. Общество всерьез взялось за решение задачи в середине 1900-х, запустив программы репродуктивного здоровья и планирования семьи: от пропаганды барьерных способов контрацепции до регулирования абортов и управления миграцией. Принимаемые меры предсказуемо вылились в ожесточенные демографические споры, большинство из которых упирались в основные права человека.

Контроль за рождаемостью выполняет и обратную, важную для многих стран функцию — способствуют росту населения. Например, одну из таких кампаний запускает правительство Таиланда. В этом году, начиная с Дня святого Валентина, то есть с 14 февраля, замужние дамы в возрасте от 21 до 34 лет могут бесплатно получать комплексы пищевых добавок, способствующие репродуктивному здоровью женщины.

Опыт различных стран, проводящих активную демографическую политику, — в материале «Известий».

Россия

Наша страна занимает девятое место по численности населения, однако правительство рассчитывает улучшить показатели и повысить число граждан, учитывая размеры территорий. Переходным в этом вопросе стал 2013 год, когда был засвидетельствован первый с 1991-го естественный прирост населения. Позитивные изменения были отмечены в 43 субъектах федерации, а количество граждан увеличилось на 22 тыс. человек.

Одним из ведущих инструментов по стимулированию рождаемости в России является материнский капитал. За время существования программы пособие получили 7,8 млн семей, а размер выплат вырос почти вдвое — с 250 тыс. рублей до 453 тыс. Немаловажную роль сыграли еще два фактора: в стране уменьшилась смертность и увеличилась средняя продолжительность жизни. Например, в 1995 году гражданин России доживал до 65 лет, а сейчас порог увеличился до 71−72 лет.

Однако из 146 млн человек в РФ около 68% проживают на европейской части. Для привлечения населения на восток была разработана программа «Дальневосточный гектар», в рамках которой любой житель страны может бесплатно получить участок земли.

Норвегия

Чемпионами по демографическому стимулированию населения являются скандинавские страны. Коэффициент фертильности (отношения числа рожденных детей к числу женщин) в Норвегии составляет примерно 1,8. И такой показатель им удается удерживать далеко не первый год. При этом роль мигрантов в процессе невелика, поскольку рождаемость в наиболее насыщенных приезжими регионах близка к средним значениям по стране.

Активная демографическая политика проводится в Норвегии с 2000-х. Матери, ходившие на работу до рождения ребенка, в течение последующих 42 недель начали получать полное возмещение зарплаты. В качестве альтернативы им предлагают 80% от оклада, но на протяжении года.

В Норвегии предусмотрены также декретные отпуска для мужчин. Таким образом отцы могут больше времени проводить с супругами и детьми.

Немногие знают, но такая программа существует и в России. Глава семьи точно так же может получать льготы, но тут действуют строгие ограничения: пособие отца составляет 40% от заработка, но общая сумма не может превышать 17 990 рублей.

Китай

Серьезные проблемы с перенаселением испытывают страны, численность которых близка или превышает миллиард человек.

В Китае проживает свыше 1,3 млрд граждан — по разным данным, 138−144 человека на 1 кв. км.

Вопрос контроля рождаемости стоит в КНР очень остро. В 1979 году китайское правительство запустило программу под говорящим названием «Одна семья — один ребенок», которая подразумевала штраф в размере от четырех до восьми средних годовых доходов в регионе рождения за второго и последующих детей.

Кампания в целом дала свои плоды, и к 2000 году численность удалось уменьшить до 1,2 млрд человек. Но решение одной проблемы привело к возникновению другой: со временем начал увеличиваться гендерный дисбаланс, и мужчин в стране стало почти на 20 млн больше, чем женщин.

В 2016 году власти пошли навстречу гражданам и позволили супружеским парам иметь двух детей без штрафных санкций. Как отметил директор Национальной комиссии по вопросам здравоохранения и планирования семьи КНР Ван Пэйань, пройдет по крайней мере 20−30 лет до того момента, как программу решат прикрыть.

Стоит отметить, что у такой политики есть еще одна брешь — контроль за рождаемостью может привести к общему старению населения, но, по словам Пэйаня, основная задача КНР заключается не в увеличении количества рабочей силы, а в улучшении ее качества.

Индия

Один из наиболее жестких способов регулирования рождаемости был осуществлен в Индии. В 1976 году премьер-министр Индира Ганди одобрила массовую стерилизацию женщин и аборты для матерей с двумя или тремя детьми. Тех, кто отказывался проходить процедуру взамен на денежное вознаграждение, принудительно отправляли на операцию. Система поощрений работала также в пользу информаторов, которые сообщали властям о многодетных семьях. В итоге за год было стерилизовано около 8 млн мужчин и женщин.

Несмотря на суровость метода, Индия еще не раз к нему возвращалась. Сначала в 1980-е, когда на добровольную стерилизацию согласились около 5 млн человек, а потом в 2011—2012 годы, когда операциям подверглись порядка 4,6 млн женщин. Взамен им предлагали единовременную выплату в 1,4 тыс. рупий — сумму, превышавшую в некоторых особо бедных регионах двухнедельный заработок.

Процедуры зачастую проводились в плохих условиях, и, как следствие, более 1,4 тыс. медицинских вмешательств привели к трагедиям. И только в 2016 году решением суда было принято постановление о закрытии всех лагерей стерилизации в течение трех последующих лет.

США

Интересный пример демографического регулирования демонстрируют США. Властям удалось увеличить уровень рождаемости без прямого вмешательства в дела семьи.

В 2011 году рождаемость достигла рекордно низких показателей за 90 лет: на свет появилось порядка 3,95 млн детей, то есть 63 ребенка на 1000 женщин. В качестве причин назывались как экономический кризис, так и тот факт, что иммигранты начали рожать меньше детей. За шесть последующих лет общая численность выросла с 311 млн до 325 млн человек.

В США созданы весьма благоприятные условия для привлечения иммиграционного потока, не говоря уже о социальной поддержке, оказываемой особо нуждающимся гражданам.

Социальная и экономическая политика государства привела к тому, что продолжительность жизни в стране увеличилась до 78,4 года, что на семь лет превышает среднее значение в мире.

Важную роль играет также система льгот, предоставляемая организациями. У многих крупных компаний есть программы поддержки семьи: будущим отцам и матерям предоставляют оплачиваемые отпуска по семейным обстоятельствам, позволяют адаптировать под себя рабочие графики и оплачивают дошкольные учреждения.

news.mail.ru/society/28768236/

«К чайлдфри россияне относятся негативно»

Глава ВЦИОМа Валерий Федоров — о роли ипотеки в изменении демографии и о том, что сегодня считать средним возрастом.

По данным Росстата, в январе-ноябре 2016 года в 44 субъектах РФ число умерших превысило число родившихся. В девяти субъектах РФ — в полтора раза. О том, из-за чего россияне откладывают рождение детей, почему эффект материнского капитала уже не тот и как сместилась граница старения, корреспонденту «Известий» Дарье Филипповой рассказал генеральный директор ВЦИОМа Валерий Федоров.

— Как вы оцениваете нынешнюю демографическую ситуацию?

— В кризисном 2015 году 48% опрошенных были уверены, что демографическая ситуация улучшилась. 13% сказали, что ухудшилась. А ведь еще 10−12 лет назад призрак вымирания России был одной из трех самых часто артикулируемых угроз политического уровня. Теперь в нашем «рейтинге проблем» демография стоит в конце второго десятка.

— Как изменилось в России отношение женщин к рождению детей за последние пять-десять лет?

— Существенных изменений по опросам мы не фиксировали, хотя ведем мониторинг с 1991 года. Если сравнить данные за четверть века, различия получаются очень небольшие. Сохраняется модель семьи с двумя детьми. Это идеал для относительного большинства — примерно половины всех опрошенных. Иметь троих детей — более трудозатратно, поэтому среди бездетных россиян в возрасте до 45 лет этого хотят всего 14%. А среди тех, у кого дети уже есть, — только 6%.

Для 10% респондентов идеальной считается семья с одним ребенком.

Подобные установки не меняются быстро — только со сменой поколений или в случае радикальной трансформации. Например, в 1990-х годах был спад рождаемости, вызванный экономическим коллапсом и сменой системы ориентиров. В один момент населению стало непонятно, в какой стране мы живем и на что можем рассчитывать. Это не лучшие условия для продолжения рода, потому что дети — это долгосрочное планирование и ответственность.

В 1990-е началась интенсивная пропаганда контрацепции, но она не принесла результатов — об этом говорит число абортов. Заключалось меньше браков, а число разводов, наоборот, росло.

Массово распространилась форма так называемого гражданского брака. Число родившихся резко упало. В нулевые всё стабилизировалось. Россияне стали брать ипотеку. Ипотека — это жилье, а жилье — возможность заводить детей и не ютиться в родительской квартире. Позже появился материнский капитал.

— Это действительно помогло увеличить рождаемость?

— Безусловно. Когда задумывался материнский капитал, у демографов были две полярные точки зрения. Одни говорили: это правильный шаг, многие откладывают или отменяют рождение из-за материальных проблем. Исследования показывают: если семья из среднего класса заводит ребенка, она автоматически перемещается на ступеньку ниже по социальной лестнице — переходит в нижний средний класс. Семья из нижнего среднего класса перемещается в разряд бедных.

У других демографов была альтернативная точка зрения. Директор Института демографии ВШЭ Анатолий Вишневский говорил, что материнский капитал лишь немного приблизит рождение: кто планировал рожать через пять лет, родит через два, но общее число детей не увеличится.

— Анатолий Вишневский оказался прав?

— Жизнь показывает обратное. Прошло почти десятилетие и стало понятно, что решительные меры государства стимулируют рост рождаемости. Сейчас очевидно, что это было абсолютно правильным решением, но эффект уже во многом отыгран. Чтобы поддержать позитивную динамику, нужны новые меры. Но пока денег на это нет.

— В каком возрасте российские женщины рожают первого ребенка?

— По информации Минтруда, в 25 с половиной лет. Год назад средний возраст матери при рождении первого ребенка составлял 25 лет. В 2009 году, по данным Росстата, 22,5 года. Это общемировая тенденция — растет число тех, кто заводит детей позже.

— Многие сегодня рожают после 30 лет. Не считаете ли вы термин «старородящая» морально устаревшим?

— Это термин медицинский, он не очень широко распространен. Общество уже готово рожать позже, но врачи используют старую терминологию, которая многим кажется
неадекватной. Рано или поздно медицинская сфера подтянется. До рождения детей люди хотят встать на ноги, сделать карьеру, не зависеть от родителей. С другой стороны, мужчины и женщины хотят пожить для себя и не готовы вступать в серьезные отношения.

Что такое молодежь? В советское время был жесткий критерий: после 28 лет ты переходишь в средний возраст. Сейчас и в 30, и даже в 35 лет человек считает себя молодым.
Это связано с ростом продолжительности жизни и с тем, что люди стали внимательнее относиться к питанию, здоровью, стали меньше курить и пить. Сегодняшний уклад жизни интенсивнее. Раньше рожать в 25 было поздновато, а сейчас — «в яблочко». Поздними считаются роды в возрасте 35 лет и старше. Ментальная граница отодвинулась.

— Конечно, женщина может считать себя молодой в 35. Но разве ее организм не стареет так же, как старел организм бабушки или мамы?

— Не думаю. Человек, конечно, не сильно изменился за 50−80 лет, но мы стали больше за собой следить, ухаживать. Спорт, фитнес, отказ от вредных привычек — это существенные изменения в лучшую сторону.

— По каким причинам семьи откладывают рождение детей?

— Проблемный антирейтинг-2016 (перечень проблем, волнующих россиян) возглавил низкий уровень жизни.

Главным препятствием люди называют материальные проблемы.

Но, на мой взгляд, это не совсем так. И в небогатых семьях дети ходят в школу, одеваются, едят. Даже бедная семья хочет дать ребенку всё самое лучшее. Хотя, повторюсь, что рождение ребенка выбивает семью на одну страту ниже.

Мы проводили опрос: «Вы согласны с тем, что рождение детей ухудшает материальное положение семьи, или нет?». Результаты были такие: 53% согласились, 44% нет. Согласны 51% мужчин и 54% женщин.

— А в возрастном соотношении?

— С тем, что рождение детей ухудшает материальное положение семьи, согласны 47% среди людей в возрасте от 18 до 24 лет, по 53% среди опрошенных в возрасте 25−34 лет, 35−44 и от 60 лет. 55% среди 45−49-летних.

— Как россияне относятся к такому явлению, как чайлдфри? По вашему мнению, это прогресс или регресс общества?

— Интересный опрос был у наших коллег из «Левада-центра». 44% опрошенных россиян сказали, что с осуждением относятся к чайлдфри. 30% — с безразличием, 2% — с одобрением, 17% — с пониманием. Выходит, к чайлдфри у нас относятся скорее негативно.

— С чем это связано?

— Тех, кто считает, что семья без детей — это нормально и правильно, очень мало. Наше общество еще не настолько эгоцентрично. Если нет детей, то крепость брака или сожительства слабеет. Более того, за последнюю четверть века ценность семьи резко выросла. У нас не произошло феминистической революции, которая утверждает, что женщина равна мужчине, что у нее нет особого предназначения. Считается правильным, что у нас разный пенсионный возраст, потому что женщина кроме работы тянет детей, семью, дом.

— Даже наши организмы отличаются: сердце женщины бьется быстрее, чем мужское.

— Когда коллеги из «Левада-центра» спросили, почему вы осуждаете женщин, которые не хотят заводить детей, 61% опрошенных ответили, что рождение детей — это основное предназначение женщины.

Отказ от детей, уверены 30%, — это эгоизм.

Даже молодежь, которая пока не планирует заводить потомство, всегда говорит «пока». Не «вообще», а «пока».

— Можно ли сделать прогноз относительно демографической ситуации?

— В настроениях людей не произошло перелома, несмотря на кризис. Демографического коллапса в ближайшее время ждать не стоит. С другой стороны, всплеска тоже не будет. Сегодня явно необходимы новые меры — те, что были разработаны и реализованы правительством, дали огромный эффект, но останавливаться на этом нельзя.

news.mail.ru/society/28670680/